Виктор брюханов: «из партии меня исключили прямо на заседании политбюро цк кпсс». «факты

После окончания в 1959 году энергетического факультета Ташкентского политехнического института работал на Ангренской ТЭС (Ташкентская область) в должностях дежурный деэраторной установки, машинист питательных насосов, помощник машиниста турбины, машинист турбины, старший машинист турбинного цеха, начальник смены, начальник турбинного цеха.

В 1966 года приглашен работать на Славянскую ГРЭС (Донецкая область), где проработал до 1970 года в должностях старший мастер, заместитель начальника котельно-турбинного цеха, начальник этого цеха, заместитель главного инженера.

Член КПСС с 1966 года. Делегат XXVII съезда КПСС (1986). В период с 1970 по 1986 гг. неоднократно избирался членом бюро Киевского областного, Чернобыльского районного и Припятского городского комитетов партии, депутатом Чернобыльского районного и Припятского городского Советов народных депутатов.

С апреля 1970 года по июль 1986 года - директор Чернобыльской АЭС имени В. И. Ленина. После аварии в 1986 году отстранён от должности директора и с июля 1986 года по июль 1987 года - заместитель начальника производственно-технического отдела ЧАЭС.

3 июля 1986 года решением Политбюро ЦК КПСС «за крупные ошибки и недостатки в работе, приведшие к аварии с тяжелыми последствиями» исключен из рядов КПСС.

29 июля 1987 года постановлением судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда СССР приговорён к 10 годам лишения свободы с отбыванием наказания в исправительно-трудовом учреждении общего типа.

С августа 1991 г. проживает в Ватутинском (ныне - Деснянском) районе города Киева. С февраля 1992 года работник государственного предприятия «Укринтерэнерго». Участник ликвидации последствий аварии на ЧАЭС (категория 1). Инвалид II группы.

Награды

Лауреат республиканской премии УССР (1978). Награждён: орденом Трудового Красного Знамени (1978), орденом Октябрьской революции (1983), медалями «За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения В. И. Ленина» и «Ветеран труда», Почётной грамотой Верховного Совета УССР (1980).

Семья

Жена - Валентина Михайловна, инженер-энергетик, В 1975-1990 годах - старший инженер производственного отдела ЧАЭС, ныне на пенсии.
- Сын - Олег (родился в 1969 году), старший инженер ТЭЦ-5, киевлянин.
- Дочь - Лилия (родилась в 1961 году), врач-педиатр, жительница Херсона .

Виктора Брюханова можно считать одним из отцов Чернобыльской АЭС. Он строил станцию с нуля и возглавлял ее вплоть до катастрофы 1986 года.
Во время ликвидации последствий аварии на ЧАЭС Виктор Брюханов получил облучение 250 бэр (при годовой норме 5 бэр). А спустя несколько месяцев оказался на скамье подсудимых в качестве одного из главных обвиняемых в трагедии. Директора и четверых его коллег приговорили к десяти годам лишения свободы, из которых он отсидел пять. Двое из осужденных скончались, еще один оказался в психиатрической больнице. Сейчас Виктор Петрович с супругой живет в обычной квартире на Троещине. Ему уже 75. Почтенный возраст и полученная доза радиации дают о себе знать: ветеран энергетики плохо видит, выходит из дома редко, в основном в больницу. Говорит, накануне 25-й годовщины трагедии вспоминается многое из пережитого, и воспоминания эти очень тяжкие… «Я начинал строительство Чернобыльской АЭС в 1970 году. При мне забивали колышки на ее месте», - вспоминает Брюханов

Если вернуться в то время, вы бы согласились вновь возглавить станцию?

В. Б. Если бы я знал, что значит быть директором строящейся АЭС, никогда не пошел бы на эту должность. Это все равно, что быть мальчиком для битья. Регулярно проводились заседания бюро обкома, на которые приглашали меня как заказчика, а также представителей проектных и строительных организаций. Мы отчитывались о ходе выполнения плана. И что бы ни произошло, всегда неправ заказчик. Утвержденный план не выполнялся. Первый энергоблок мы должны были пустить еще в 1975 году, а пустили в 1977-м, потому что изначально не был учтен огромный объем работ. Если в 70-м на выполнение монтажных работ выделили всего 30 тыс. рублей, то в 1978–1980 годы ежегодно давали по 120–130 млн. рублей. Средства немалые даже для Советского Союза.

Высшее руководство страны часто интересовалось ходом строительства?

В. Б. А как же! Это же была крупнейшая станция в мире! Не раз приезжал Щербицкий (первый секретарь ЦК Компартии Украины. - Weekly.ua), секретарь обкома часто бывал… Но основной контроль был все-таки со стороны Министерства энергетики СССР, которому мы подчинялись. Заместитель министра Владимир Буденный бывал на стройке каждый месяц, привозил начальников главков. Проводились оперативные совещания: на них заслушивалась информация о ходе строительства, рассматривались причины, которые его тормозят.

Вас подгоняли, требовали работать ударно?

В. Б. Все подобные стройки назывались ударными. И без контроля по партийной линии просто не могло обойтись. Такая была жизнь…

Когда вы подписывали акты о сдаче в эксплуатацию первого и последующих блоков Чернобыльской АЭС, были ли какие-то опасения относительно ее надежности?

В. Б. Нет-нет! И в мыслях такого не было! Все оборудование (в частности, реактор) проходило военную приемку в России. А вы понимаете, что такое военная приемка…

Станция казалась безобидной, мы думали, она будет работать всегда.

Запуск Чернобыльской станции был огромным достижением. Достаточно сказать, что впоследствии за год мы вырабатывали столько электроэнергии, сколько вся Чехословакия - 24 млрд. кВт·ч. Каждый блок практически весь год работал на полную мощность. Ни одной такой станции в мире не было, как наша.

Обустройство Припяти, по всей видимости, тоже легло на ваши плечи?

В. Б. В этом вопросе меня больше всего поражал обком партии и лично первый секретарь обкома. Его строительство города интересовало больше, чем станции! Например, в последние годы (перед аварией. - Weekly.ua) он говорит: давайте построим 50-метровый бассейн, чтобы можно было проводить международные соревнования. Притом что четыре бассейна уже работали. Расходы на строительство объекта никого не волновали, ведь финансирование АЭС и прилегающего города вело союзное министерство. Но у меня был финансовый план, в котором не были предусмотрены затраты на бассейн, и в нем ничего нельзя было менять! Или: давай строить ледовый каток, чтобы можно было международные соревнования проводить. Как? Во всей Украине не было объекта такого класса, а я должен был построить его в этом маленьком городке!

Как же вы выходили из ситуации?

В. Б. Ну, как-то выкручивался, приходилось на ходу менять планы… Проблем было много. Например, по проекту в Припяти был предусмотрен один крупный магазин. А где люди будут питаться, покупать продукты? Надо было решать и такие вопросы.

В целом на строительство города ушло более 200 млн. руб. Первая очередь обошлась в 90 млн. (когда были построены первые два блока на АЭС), вторая - еще в 120 млн.

Представьте себе: в городе численностью 50 тыс. человек было четыре школы, восемь детских садов, отличное благоустройство. Все хотели попасть к нам.

Наверное, и зарплаты на станции были неплохие?

В. Б. Они были такими же, как на других станциях Союза. Кроме оклада мы платили своим работникам премию - 40% ежемесячно. Инженер зарабатывал 150 руб., начальник цеха - 200, и это без учета надбавки. У меня как у директора было 350 руб., а когда количество работающих энергоблоков достигло четырех, мне установили зарплату 450 руб.

В первые годы работы АЭС были внештатные ситуации, предвещавшие беду?

В. Б. Все работало четко, надежно, устойчиво. Никаких подозрений и плохих ожиданий не было. К тому же мы помнили высказывание академика Александрова*, что станция безопасна, с ней никогда ничего не может случиться…

После сдачи в эксплуатацию четырех блоков мы начали строить еще два. В 1986 году уже начался монтаж реактора и турбин пятого блока. Ожидали, что он будет запущен в 1987-м, а на следующий год - шестой.

Уже тогда рассматривалась возможность строительства на противоположной стороне Припяти еще одной атомной станции. Ведь собрался большой коллектив строителей: считайте, 25 тыс. человек. Им надо было после пуска шестого блока чем-то заниматься. Если бы все было благополучно, наверняка начали бы строительство еще одной АЭС.

О событиях на Чернобыльской станции в ночь трагедии ходит много слухов. Как же было на самом деле?

В. Б. Блок выводили в капитальный ремонт. При этом проводились проектные испытания одной из систем обеспечения безопасности. На первом и втором блоках подобной схемы не было, лишь на третьем и четвертом. До этого мы уже осуществляли такую проверку на третьем блоке, все прошло нормально. На четвертом - не удалось. Сотрудники станции предпринимали те же самые действия, все шло нормально, но уже при остановке случился взрыв…

Как вы узнали об аварии?

В. Б. В полвторого ночи мне позвонил встревоженный начальник цеха: «Виктор Петрович, на станции что-то случилось, вы знаете?». Я тут же начал звонить на станцию, но начальника смены найти не смог - никто не брал трубку. Тогда я быстро оделся, сел на дежурный автобус и поехал на станцию. А подъезжая, увидел, что нет верхней части строения реактора. Я сразу же дал команду собрать весь руководящий персонал (вплоть до заведующих детскими садами) в помещении гражданской обороны и побежал на блок.

Вы сразу поняли, что произошло?

В. Б. Мы понимали, что дела плохи, но не думали, что настолько. Ведь это мог быть взрыв водорода, а навесные панели над реактором просто обрушились… Подойти к самому реактору было невозможно - там была сумасшедшая радиация. Мы попытались качать воду, чтобы охладить реактор, но все было бесполезно.

Только когда на станции начала работу правительственная комиссия, я с военными и представителями конструкторской организации поднялся над энергоблоком на вертолете и увидел, что верхняя плита реактора стоит ребром. Подтвердились наихудшие опасения…

Какие действия были предприняты в первую очередь?

В. Б. На станции уже работала правительственная комиссия, я был отстранен от ликвидации и последствий. Сыпали песок, бор…

Вместе с другими работниками я выехал в пионерский лагерь в 40 км от станции. Оставались еще три энергоблока (помимо взорвавшегося. - Weekly.ua), за их состоянием нужно было следить. Поэтому, как и прежде, из лагеря нас возили автобусами на работу. Восемь часов поработал на станции - сменяешься. Как обычно.

Неужели все добровольно ехали, зная об опасности для здоровья?

В. Б. Трусов, беглецов не было. Все были патриотами станции, любили ее, защищали. К тому же люди знали, как вести себя, куда нельзя ходить…

Конечно, были и героические случаи. Помню, как замначальника электроцеха Александр Лелеченко, понимая, что опасно оставлять генераторы с водородом, провел необходимые работы по его вытеснению, пробыв длительное время в условиях высокой радиации. В результате получил большую долю облучения и скончался в больнице в Москве.

Часто говорят о том, что население Припяти не было эвакуировано вовремя…

В. Б. Когда меня судили, это было одно из обвинений… Я на суде говорил, и вам могу повторить: в городе, как и на станции, был штаб гражданской обороны, у него - начальник. Также был начальник штаба города - председатель горисполкома. А еще начальник гражданской обороны области - председатель облисполкома. Где они были, почему не эвакуировали людей? Почему я виноват? Я свой персонал вывез со станции вовремя.

А в горисполкоме и облисполкоме были осведомлены о реальном положении дел?

В. Б. Конечно! В ночь аварии я сразу все доложил и потребовал эвакуации. Известил всех, начиная от горкома партии, горисполкома, облисполкома, до профильного министерства Украины и главка в министерстве энергетики СССР. Все знали, что случилось.

По-вашему, власть пыталась замалчивать аварию?

В. Б. Областные власти, да и не только они, боялись паники. Днем 26 апреля нас собрал зампредседателя облисполкома Маломуж. Он говорил: «Не паникуйте, приедет правительственная комиссия, будем решать!».

Что говорить, если министр энергетики, приехав в составе правительственной комиссии, дал команду составить график включения в работу разрушенного четвертого блока к ноябрьским праздникам! Тогда все так были воспитаны системой, попросту врали… Пока не приехала правительственная комиссия и ее председатель не дал команду эвакуировать население, никто этим вопросом не занимался.

Сейчас, через 25 лет, вы можете назвать причину трагедии?

В. Б. На мой взгляд, это недостатки реактора. Система защиты не срабатывала так быстро, как это было необходимо. Подтверждением этому может служить то, что сразу после аварии на реакторах такого типа по всему СССР (на других блоках Чернобыльской станции, Курской, Смоленской и Ленинградской АЭС) было увеличено быстродействие защиты и проведено еще три десятка мероприятий. Но ведь необходимые параметры можно и нужно было предусмотреть заранее, еще на стадии конструирования. Значит, что-то упустили!

То есть вы считаете, вины персонала не было вообще?

В. Б. Думаю, никакой. Взять хотя бы ядерное топливо: его изготавливали на российском заводе «Электросталь». Могли и здесь в чем-то ошибиться, ведь и проблемы были не со всем реактором, а только с его четвертью. Сегодня предположений может быть масса, но их никто не подтвердит. И что было на самом деле, мы уже никогда не узнаем.

Вы пытались донести свою позицию руководству министерства, страны?

В. Б. В начале июня меня вызвали в Москву на заседание политбюро, где рассматривался вопрос Чернобыльской АЭС. Оно проходило в большом кабинете, как сейчас помню: метров 40–50 в длину и 20 - в ширину. Во главе стола Михаил Горбачев, рядом - члены политбюро. Первым докладывал председатель правительственной комиссии, вторым - заместитель министра энергетики, третьим Горбачев вызвал за трибуну меня.

О чем был ваш доклад?

В. Б. Изложил свое видение произошедшего. Минут 15 докладывал. После чего Горбачев спросил меня: «Вы слышали об аварии на американской станции «Три-Майл Айленд»?».

Я сказал, что читал, в курсе дела. Больше вопросов не было.

Почему Горбачева интересовала американская станция?

В. Б. Его надо спросить. Наверное, потому что это была единственная АЭС на тот момент, где произошла серьезная авария.

Кто-то из докладчиков поддержал вашу позицию?

В. Б. Только наш замминистра. Другие докладчики повесили всю вину на персонал. А кто там был? Министр машиностроения, председатель Госатомнадзора… Все они - заинтересованные лица. Ведь конструкторы подчинялись Министерству машиностроения, естественно, против себя никто ничего не скажет. По окончании докладов Горбачев объявил: исключить Брюханова из партии. Замминистру энергетики и главе Госатомнадзора объявить выговор и снять с работы. Министру поставить на вид. А когда я вернулся в пионерлагерь в Припяти, на моем месте уже работал другой человек. Никто даже не предупредил. А вскоре пришла повестка в прокуратуру Украины. Около двух недель я письменно отвечал на вопросы. Листов 50, наверное, исписал. Затем, в один из дней, меня снова вызвали. Следователь традиционно задавал вопросы, после чего предъявил обвинение. Я его не признал. После обеда он вернулся с двумя людьми. Меня вывели, посадили в машину и повезли в СИЗО КГБ.

Боялись, что вы сбежите?

В. Б. Я этот вопрос задавал следователю. Он ответил: «Так лучше будет для вас». Почему лучше - не знаю. Может, потому что срок следствия засчитывается как отсидка, а ведь следствие длилось год…

Затем был суд. Поначалу я отказывался от адвоката, зачем он мне? Но жена настояла. Примечательно, что экспертами выступали представители научных и конструкторских учреждений. Конечно, они указали на персонал. Защищали мундир, что им еще оставалось?

Каким был окончательный приговор?

В. Б. За то, что не эвакуировал жителей Припяти, мне дали пять лет. За нарушение взрывобезопасности станции - десять. В ходе судебных слушаний я им говорил: какая взрывобезопасность? Покажите хоть одну страницу в проекте станции, спросите у проектировщиков: где написано, что какой-то объект на станции взрывоопасен? Нет такого. Ни одного слова подобного нет!

Я прекрасно понимал: просто нужно было найти какую-то статью, чтобы меня осудить. Заранее было понятно, что меня накажут. Еще в тот момент, когда я увидел, что верхняя часть строения реактора отсутствует. Я сразу понял, что меня будут судить, что буду сидеть. Если бы нашлась подходящая статья, меня бы расстреляли. Ведь надо было показать Центральному комитету партии, всему миру: вот, мы нашли виновника. А разве может наука хромать в Советском Союзе? Она самая передовая в мире…

Тяжело переживали заключение?

В. Б. Во время следствия мне пришлось сидеть в одиночной камере СИЗО, хотя там обычно сидели или смертники, или валютчики. Приходил начальник, извинялся, что не может никого подселить… После приговора просидел месяц или два в СИЗО на Лукьяновке, потом попал в колонию в Луганской области. Там работал слесарем при котельной.

Тем не менее вы отсидели только пять лет…

В. Б. Три года отбыл в колонии. Затем меня отправили, как в народе говорят, на «химию». Вывезли в Умань, сдали в общежитие, где я мог самостоятельно ходить на работу, только отмечаться каждый раз надо было… А через пять лет суд принял решение об условно-досрочном освобождении. Хотел снова на Чернобыльскую АЭС попасть. Но мне предложил работу в госкомпании «Укринтерэнерго» (ныне занимается экспортом электроэнергии. - Weekly.ua), я согласился и работал там до выхода на пенсию.

Правильным ли было решение об остановке Чернобыльской АЭС в 2000 году?

В. Б. Понимаете, сразу после аварии станцию превратили в кормушку. Например, секретаря директора пригласили на работу из самого Владивостока. Почему? Потому что на станции после аварии был установлен пятикратный оклад. На станцию пришли люди, которые смогли договориться, пришли за большими деньгами. Доверять станцию каким-то проходимцам, конечно, нельзя было. В этом контексте я однажды сказал, что ее надо было закрыть сразу после аварии… Правда, энергоблоки на Чернобыльской АЭС после реконструкции могли бы работать и сегодня. Тем не менее Украина пошла на поводу у западных стран, поверив обещаниям, что будут выделены средства для постройки компенсирующих мощностей. Но ведь ничего подобного не произошло.

Какой урок должен извлечь мир из трагедии на Чернобыльской АЭС?

В. Б. Гринписовцы сегодня предлагают использовать энергию ветра, солнца… Но это мелочи, вопросы электроснабжения страны так не решить. Поэтому хочет кто-то или нет, но атомная энергетика будет развиваться, без нее никуда не деться. Конечно, стоит подходить к эксплуатации АЭС с большим вниманием. Можно надеяться, что после аварии в Фукусиме будут еще более внимательны.

Виктор Петрович Брюханов

В 1959-м окончил энергетический факультет Ташкентского политеха, после чего работал на Ангренской ГРЭС (Ташкентская область).

С 1966 по 1970 год трудился на Славянской ГРЭС (Донецкая область), прошел путь от старшего мастера до заместителя главного инженера.

С апреля 1970 по июль 1986 года - директор Чернобыльской АЭС им. В. И. Ленина. После аварии в 1986 году отстранен от должности директора.

В сентябре 1991-го досрочно освобожден.

С февраля 1992 года работал на госпредприятии «Укринтерэнерго» до выхода на пенсию.

Женат, имеет дочь и сына.

71-летний энергетик, после катастрофы на ЧАЭС получивший 250 бэр и 10 лет тюрьмы, считает, что в случившемся виноваты недостатки конструкции реактора Летом 1986-го Виктора Петровича Брюханова сняли с должности директора ЧАЭС, исключили из партии, вместе с группой других руководителей станции, признанных виновными в аварии, судили и дали десять лет лишения свободы. Правда, через пять лет выпустили. О прошлом Брюханов вспоминать не любит и «ФАКТАМ» в интервью поначалу отказал. Позже, в конце встречи, признался, что супруга Валентина Михайловна уговорила. Дескать, молчать - значит соглашаться с грязью и неправдой, которой немало написали за эти годы отдельные господа сочинители.

«ЧАЭС следовало закрыть сразу после аварии»

Виктор Петрович! Вы с первых дней находились в самом пекле, получили 250 бэр (при годовой норме 5 бэр для работника ЧАЭС) и сейчас являетесь инвалидом второй группы. Изменилось ли ваше отношение к атомной энергетике?

Нет, не изменилось, - говорит Виктор Петрович. - Разговоры об альтернативных источниках электроэнергии остаются разговорами, чтобы не сказать резче. Можно построить сто, двести, тысячу ветряков. Решить проблему в деревне, микрорайоне. Но не более. В масштабах народного хозяйства такой индустриальной страны, как Украина, нужны совершенно другие мощности. Даже при самых совершенных энергосберегающих технологиях.

Угля, нефти, газа скоро не хватит. Даже воды уже не хватает. С термоядерным синтезом возятся лет пятьдесят - а толку никакого. И пока не известно, получится ли.

Хотелось бы, конечно, чтобы появился гений, придумавший что-то новое Но где он? Реальность такова, что никуда мы от атомной энергетики в обозримом будущем не уйдем.

Не забывайте, что и тепловые станции не так уж безобидны. Я сам теплоэнергетик, до ЧАЭС работал на них и знаю, сколько вредных веществ они выбрасывают.

Помнится, где-то на рубеже 80-90-х годов экологи вдруг обнаружили, что один из самых уважаемых районов столицы - Печерск - чуть ли не весь засыпан вредными выбросами - как оказалось, Трипольской ГРЭС!

Ну вот видите.

Тогда почему же вы однажды сказали, что Чернобыльскую АЭС надо было закрыть сразу после аварии?

Да, говорил. Но имел в виду несколько иное. Весной-летом 1986-го на станции поменялся практически весь персонал. На смену тем, кто погиб, заболел или был выведен из зоны по дозиметрическим показаниям, пришли люди разные. Одни - хорошие, но плохо знающие станцию. А ведь много было и других - которых не интересовало ни-че-го, кроме зарплаты, после аварии увеличенной на «грязной» станции в пять раз! Люди кинулись за деньгами. Они могли наделать еще больше беды У меня к таким доверия не было.

И закрывать станцию в 2000 году, когда и коллектив сформировался, и огромные деньги были затрачены на усовершенствование систем безопасности, было просто глупо. Видите ли, Запад потребовал, пообещал помощь И где они теперь, эти обещания?

«Внучку я впервые увидел, когда ей было почти пять лет»

Вскоре после аварии, когда вас сняли с должности, самочувствие - и физическое, и моральное - у вас было неважное. Небось, можно было уйти куда-нибудь на другое предприятие. А вы остались.

Надо было спасать станцию, возвращать ее работоспособность. Ведь до аварии четыре работающих блока ЧАЭС - к тому времени самые новые и наиболее современно оборудованные (среди реакторов этого типа) - вырабатывали 15 процентов электроэнергии, производимой в Украине, больше, чем вся энергетика такой серьезной индустриальной страны, как Чехословакия! Плюс строились пятый и шестой блоки. Я, можно сказать, мог открыть ногой любую дверь в обкоме партии.

После снятия с должности директора меня перевели на должность заместителя начальника производственного отдела. Надеялся, что мой опыт пригодится. Ведь начинал строить станцию и город Припять с первого колышка в чистом поле, знал как свои пять пальцев не только ее, но и где какая труба в городе закопана, где какой вентиль

Здесь же, на ЧАЭС, работала моя жена, тоже теплоэнергетик. В Припяти выросли наши дети.

Где вы находились в момент аварии?

Дома спал. Накануне дочь с зятем приехали на выходные из Киева, оба заканчивали медицинский институт. Лиля была на пятом месяце беременности. Когда, кажется, 27-го, встал вопрос об эвакуации, я отдал ключи от нашего «жигуленка» зятю Андрею, велел забирать дочь, сына-девятиклассника и уезжать. Они не проехали и пяти километров, как под селом Копачи (из-за сильной загрязненности домов и сараев его позже снесли) пришлось пропускать многокилометровую колонну автобусов, ехавших эвакуировать Припять.

В машине было душно, открыли окна. По прибытии в Киев пошли к знакомым радиологам. Померяли - а Лилина одежда с одной стороны звенит. Она лежала на боку на заднем сиденье.

А что с ребеночком? Ведь говорили, всем беременным в те дни чуть ли не принудительно делали аборты

У нас, слава Богу, все обошлось. Внучка родилась. Я ее, правда, впервые увидел почти в пять лет, когда освободился. Не сразу деда признала. Сейчас учится в Академии МВД А сын у меня энергетик, работает на Киевской ТЭЦ-6, у него тоже семья.

Извините, а вы могли бы рассказать, как начиналась авария? Предчувствия, зловещие приметы, сны плохие были?

Жена говорит, что за пару недель до аварии у нее было какое-то тревожное настроение, хотя никаких неприятностей вроде не случилось. Я же до позднего вечера пропадал на работе, приезжал еле живой, чтобы поспать. И некогда было думать о чем-то таком.

Кроме станции, приходилось заботиться и о нормальной жизнедеятельности, развитии 50-тысячного города, оказывать шефскую помощь сельскому хозяйству. Например, в марте райком поставил задачу построить два сенохранилища по 400 тонн. Деньги, конечно, у станции водились. Но строительные мощности были ограничены. А партия требовала Построили мы, скажем, в Припяти пять плавательных бассейнов для ребятишек, самый большой - 25-метровый. Секретарь обкома говорит: теперь строй 50-метровый, чтобы международные соревнования можно было проводить! Я ему: такие бассейны предусмотрены нормативами только в городах-миллионниках. А он: строй! И строили. И крытый каток строили Понимаете, для райкома не было разницы, кто ты - атомная станция или овощная фабрика. Умри, а выполни. Позже, в 90-е годы, побывал я как-то на западных АЭС и позавидовал их директорам. Они занимаются только эксплуатацией своего объекта. Не то что у нас

«Никакого эксперимента не было! Обычная проверка систем, предусмотренная проектом реактора»

Ночью, где-то в полвторого, как только это случилось, мне позвонил начальник химцеха. Причем не с работы, а из дому. Он жил на въезде в наш город, окна выходили прямо на станцию. «Виктор Петрович, - сказал он, - что-то случилось Похоже, серьезное. Вам не звонили?» Странно, думаю, обычно начальник смены станции докладывает. А если ЧП, предупреждает телефонистку, и она всех обзванивает, кого следует, вызывает на станцию. В данном случае я попытался дозвониться - бесполезно. Никто не отвечал.

Тогда я вышел, сел на дежурный автобус, который должен был вывозить очередную смену Проезжая мимо четвертого блока, увидел, что верхнего строения над реактором нету! Понял, что произошел взрыв. Но не думал, что это реактор. Там мог взорваться водород. Если бы заместитель начальника электроцеха Александр Лелеченко не откачал водород из корпусов генераторов да другие энергетики ценой своей жизни не дали аварии перекинуться на другие блоки, было бы куда хуже.

Первым делом я дал команду телефонистке созывать всех руководителей вплоть до заведующих детскими садиками, что предусмотрено планом гражданской обороны на случай такой тяжелейшей аварии. Затем доложил начальнику главка в Москве. Мы подчинялись Москве, а не Киеву. Потом позвонил министру энергетики Украины, секретарю обкома партии, председателю облисполкома, руководителям Припяти Сказал, что произошла серьезная авария. Что конкретно - еще не знаем, разбираемся.

Ночью вышел во внутренний двор станции. Гляжу: под ногами куски графита. Но все равно не думал, что реактор разрушен. Такое в голове не укладывалось. Лишь позже, когда вертолет облетел Но еще ночью, как только убедился, что высокие уровни радиации, сказал председателю Припятского горисполкома и первому секретарю горкома, что надо эвакуировать население. «Нет, подождем, - ответили они. - Приедет правительственная комиссия, пускай она и принимает решение »

В одной из публикаций писали, что эксперимент, который привел к аварии, ранее предлагали провести другим станциям, но их руководство якобы отказалось.

Автор этой публикации поступает так, как один писатель-депутат, сделавший себе карьеру на Чернобыле, не всегда утруждая себя достоверностью. Да, в свое время автор этой статьи у нас работал, я даже взял его заместителем главного инженера, еще до пуска станции. Потом оказалось, что ему тоже была нужна не станция, а карьера. Теплое местечко в Москве.

И он, мягко говоря, не в курсе. Я никогда не соглашусь с понятием «эксперимент» применительно к работам, проводившимся на четвертом блоке в ту ночь. На любой станции, то ли атомной, то ли тепловой, когда блок выводится в ремонт, проводится проверка работы всех систем (чтобы знать, что надо ремонтировать), в том числе и систем защиты. И в ту ночь перед специалистами стояла задача выяснить, как, сколько времени и в каком количестве будет вырабатываться электроэнергия для главных циркуляционных насосов, подающих воду для охлаждения реактора, при отключении генератора за счет выбега, то есть вращения по инерции его ротора. Понимаете? Допустим, возникла необходимость срочно выключить турбогенератор, вырабатывающий ток и для народного хозяйства, и для внутренних потребностей станции, в частности подачи воды для охлаждения реактора. И вот агрегат отключен от сети, но его ротор какое-то время еще вращается по инерции, то есть может вырабатывать электричество.

Получается, это были обычные регламентные работы?

Конечно! Они были предусмотрены проектом реактора! И за год до этого их успешно провели на третьем блоке - перед тем, как его выводить в плановый ремонт. А насчет других станций - не знаю. Они более старые, системы там могли отличаться от наших, и вполне возможно, что в их проектах подобные испытания просто не были заложены. К сожалению, о каких-то технических новшествах на других станциях мы зачастую знали только благодаря личному знакомству с руководителями. Получать же информацию официальным путем, через министерство, было не принято. Вот это тоже была наша беда. Пресловутая закрытость.

В июне вас вызвали в Москву, на заседание Политбюро ЦК КПСС

Заседание длилось восемь часов без перерыва на обед. Председатель Совета Министров СССР Николай Рыжков сказал: «Мы все вместе шли к этой аварии, в ней - наша общая вина » А член Политбюро, секретарь ЦК КПСС Егор Лигачев начал возмущаться, что строительство ЧАЭС было развернуто под Киевом якобы без ведома Политбюро. Совершеннейшая неправда! Ни один такой объект не строился без ведома Политбюро!

Третьим выступал я. Михаил Горбачев спросил, слышал ли я об аварии на американской АЭС «Тримайл Айленд». Я ответил, что да. Больше он ничего не спрашивал. Министру энергетики дали выговор. Председателя Госкомитета по надзору за атомной энергетикой сняли с работы. Меня исключили из партии. Я вернулся на станцию.

Вашу жену эвакуировали вместе с другими жителями Припяти.

Да, недели две я не знал, где она находится. А она вернулась из эвакуации на станцию, начала проситься на работу. Тогда многие наши вернулись. Но устраивать их было уже некуда. Говорю Вале: «Если возьму тебя, то вынужден буду устраивать и жен других сотрудников». И она, бедная, уехала в Щелкино, на строительство Крымской АЭС. Лишь позже, когда я уже был арестован, ее снова взяли на родную ЧАЭС.

Многие коллеги мне сочувствовали, считали, что виноваты не мы, эксплуатационники, которые все делали правильно, а несовершенство техники, и на суде пытались защищать меня, а также оказавшихся на скамье подсудимых главного инженера, его заместителя, начальника смены, начальника цеха и инспектора Госатомэнергонадзора. Аргументы тех, кто нас обвинял, не выдерживали критики. Поэтому в день последнего заседания Верховного cуда СССР, проходившего в Чернобыле, партийные власти организовали какое-то совещание, на которое в обязательном порядке вызвали весь руководящий состав и ведущих специалистов станции, чтобы те, кто мог выступить в нашу защиту, не попали на суд. Нам с главным инженером и его заместителем дали по 10 лет лишения свободы. Начальнику смены - шесть, начальнику цеха - три, инспектору - два.

Я понимал, что должен нести ответственность за случившееся. Система в нашей стране такая. Но приговор показался мне слишком суровым. Сидел в колонии общего режима в Луганской области пять лет. Работал слесарем котельной. Коллеги, осужденные со мной, тоже отбыли по полсрока. Трое из них - заместитель главного инженера, начальник цеха и инспектор - уже умерли.

Что помогло вам выжить, не спиться, не сойти с ума? Ведь, кроме всех бед, и с зэками приходилось общаться?

Была возможность устроиться на работу на станцию. Но подумал: уже тяжеловато каждую неделю ездить туда из Киева. Спасибо, друзья помогли устроиться в компанию «Укринтерэнерго» заместителем генерального директора. Был поражен таким случаем. Однажды меня пригласили в Дом офицеров в Киеве на торжественное собрание, посвященное 25-летию атомной энергетики. Вдруг вызывают на сцену что-то там вручать. И тут весь зал встал и начал аплодировать. Я едва сдержал слезы.

То же было потом и на ЧАЭС.

Вы тогда побывали и в Припяти?

Да лучше бы не ездил. Город, который сам строил, никому больше не нужен. Квартира разграблена, дверь вырвана с мясом. Даже старых фотографий на память не осталось.

Какова же, на ваш взгляд, причина аварии?

Многие склоняются к тому, что виноваты недостатки реактора. Когда я, уже находясь в заключении, знакомился с делом, обнаружил в нем копию письма одного сотрудника института Курчатова Михаилу Горбачеву. Ученый жаловался генсеку на академика Александрова, к которому он дважды письменно обращался по поводу того, что реактор РБМК несовершенен, его нельзя эксплуатировать. Академик все эти обращения проигнорировал.

На станцию приезжали академики Велихов, Легасов. Вы с ними говорили?

Нет, меня к ним не допустили. Очень правильно сказал недавно бывший министр энергетики Украины Скляров: надо потребовать от МАГАТЭ, чтобы дало наконец официальное заключение

Виктор Брюханов: «Из партии меня исключили прямо на заседании Политбюро ЦК КПСС»
Владимир ШУНЕВИЧ, «ФАКТЫ»
07.07.2012

Ровно 25 лет назад, 7 июля 1987 года, в Чернобыле начался суд над руководителями Чернобыльской атомной электростанции, которых обвинили в нарушении правил эксплуатации взрывоопасного объекта, что привело к одной из крупнейших катастроф ХХ века
В первую ночь Чернобыльской аварии 26 апреля 1986 года от взрыва четвертого реактора погибли два человека. До конца года от острой лучевой болезни умерли 28 пожарных и работников станции. За прошедшие четверть века от катастрофы пострадало почти девять миллионов человек, треть из них - граждане Украины, в том числе около 400 тысяч детей. Печальный счет до сих пор растет.

Чернобыльская авария поделила жизнь многих людей, эвакуированных с зараженных радиацией территорий, на два периода, которые они сами называют «до войны» и «после войны».

«Чернобыль - наша общая вина!» - сказал на заседании Политбюро ЦК КПСС председатель Совмина Николай Рыжков»

Главными виновниками аварии правоохранительные органы, руководимые чиновниками из ЦК КПСС, назвали эксплуатационников - руководство и персонал станции. Заявления специалистов о конструктивных недостатках норовистого реактора РБМК во внимание приняты не были.

Директора станции Виктора Брюханова, главного инженера Николая Фомина и его заместителя Анатолия Дятлова осудили на 10 лет. Начальник реакторного цеха Алексей Коваленко получил три года, начальник смены станции Борис Рогожкин - пять лет, а инспектор Госатомэнергонадзора Анатолий Лаушкин - два года лишения свободы. Уголовные дела против начальника смены четвертого блока Александра Акимова и старшего инженера по управлению реактором Леонида Топтунова были прекращены в связи с их смертью вскоре после аварии. Большинства из тех, кто дожил до суда, уже нет в живых.
В Киеве живет 76-летний Виктор Петрович Брюханов. Он отсидел в тюрьме пять лет. Был досрочно освобожден из-за острой лучевой болезни. И сейчас очень болен, говорит с трудом, а телевизор только слушает - значительно ухудшилось зрение. Но «ФАКТАМ» согласился рассказать некоторые подробности тех событий.

Суд проходил в бывшем райцентре Чернобыль, - вспоминает бывший директор атомной электростанции. - Согласно действовавшему в те времена законодательству дело должно было рассматриваться близко к месту совершения преступления.

Дело рассматривали 18 рабочих дней. Заседания начинались в 11 часов утра (чтобы многие его участники успели приехать к началу из Киева) и заканчивались в 19 часов. Всего было допрошены 40 свидетелей и с десяток потерпевших.

- Виктор Петрович, еще до суда, в июне 1986-го, вас вызвали в Москву, на заседание Политбюро ЦК КПСС…

Заседание длилось восемь часов без перерыва на обед. Председатель Совета министров СССР Николай Рыжков сказал: «Мы все вместе шли к этой аварии, в ней - наша общая вина…» А член Политбюро, секретарь ЦК КПСС Егор Лигачев начал возмущаться, что строительство ЧАЭС было развернуто под Киевом якобы без ведома Политбюро. Совершеннейшая неправда! Ни один такой объект не строился без ведома Политбюро. Третьим выступал я. Михаил Горбачев спросил, слышал ли я об аварии на американской АЭС «Тримайл Айленд». Я ответил, что да. Больше генсек ничего не спрашивал. Министру энергетики вынесли выговор, председателя Госкомитета по надзору за атомной энергетикой сняли с работы. Меня исключили из партии. Об этом сообщили в телевизионной программе «Время». В Ташкенте с моим младшим братом жила наша старенькая мама. Брат запретил ей смотреть телевизор. Но соседки проболтались, что Витяньку исключили из партии и сняли с должности. У мамы не выдержало сердце - разорвалось.

- Вашу жену Валентину Михайловну эвакуировали вместе с другими жителями Припяти.

Да, недели две я не знал, где супруга находится. А она вернулась из эвакуации на станцию, стала проситься на работу. Тогда многие наши вернулись. Но устраивать их было уже некуда. Говорю Вале: «Если возьму тебя, придется устраивать и жен других сотрудников». И она, бедная, уехала в Щелкино, на строительство Крымской АЭС. Лишь позже, когда меня уже арестовали, ее снова взяли на родную ЧАЭС.

«Никогда не соглашусь со словом «эксперимент» даже в кавычках. Никакого эксперимента не было»

Даже среди специалистов причины аварии назывались разные: высокопоставленный работник ЦК КПСС по телефону приказывал провести проверку, сколько электричества для внутренних потребностей станции могут выработать вращающаяся по инерции турбина и ротор отключенного от сети генератора. А диспетчер «Киевэнерго» требовал, в свою очередь, повысить мощность генератора, поскольку в сети падала частота…
- Да не могло такого быть! Это технический нонсенс. Никто не мог давать такую команду и тем более выполнять ее. Мы же не самоубийцы. Авторы разных версий причин аварии, а их уже существует 110 (!), видимо, пользуются тем фактом, что сменные журналы, в которых фиксировались все поступающие на блок команды и действия персонала, исчезли сразу после аварии.

А поднимать мощность останавливаемого на ремонт блока (это я о диспетчере энергосети) - нет-нет-нет! Он мог перенести на сутки-другие день остановки. И вывод четвертого блока действительно был перенесен на сутки. Возможно, именно этот факт превратно истолковали.

- Так что же за «эксперимент» проводился на четвертом блоке?

Я никогда не соглашусь со словом «эксперимент» даже в кавычках. Никакого эксперимента не было! Проводилась обычная плановая работа, предусмотренная регламентом. На любой станции - то ли атомной, то ли тепловой, когда блок выводится в ремонт, проверяют работу всех систем… В том числе и систем защиты - чтобы определить, что ремонтировать.

В ту ночь перед специалистами стояла задача выяснить: как, сколько времени и в каком количестве будет вырабатываться электроэнергия для главных циркуляционных насосов, подающих воду для охлаждения реактора, когда будет отключен турбогенератор за счет выбега, то есть остаточного вращения по инерции его ротора. Понимаете? Допустим, возникла необходимость выключить турбогенератор, вырабатывающий ток для потребностей народного хозяйства и для внутренних потребностей станции (работы оборудования и, в частности, подачи воды для охлаждения реактора). Реактор ведь надо охлаждать!
Такие регламентные работы предусматривались проектом реактора. И они за год до этого были успешно проведены на третьем блоке - перед тем как выводить его в плановый ремонт.

- А на других станциях с аналогичными реакторами - Ленинградской, Курской, Игналинской?

Не знаю, эти станции более старые. Их системы могли отличаться от наших. И вполне возможно, что в их проектах подобные испытания просто не были заложены. А это уже издержки пресловутой закрытости нашей отрасли, когда засекречивалось буквально все. О каких-то технических новшествах мы зачастую узнавали только благодаря личному знакомству с руководителями и специалистами.

- Но следствие и суд должны были знать об этом!

Зачем? Чтобы дело развалилось? Многие коллеги мне сочувствовали, считали и считают, что виноваты были не мы, эксплуатационники, а несовершенство техники. Аргументы тех, кто нас обвинял, не выдерживали критики. Поэтому в день последнего заседания партийные власти организовали какое-то совещание, на которое в обязательном порядке вызвали весь руководящий состав и ведущих специалистов станции, чтобы те, кто мог выступить в нашу защиту, не попали на суд и не мешали вершить расправу.

«После того как Виктора осудили, следователь сказал мне, что я могу с ним развестись»
- На ваш взгляд, какая же все-таки причина аварии?

Многие склоняются к тому, что виноваты недостатки реактора. Когда я, уже находясь в заключении, знакомился с делом, обнаружил в нем копию письма одного сотрудника Института атомной энергии имени Курчатова Михаилу Горбачеву. Ученый жаловался генсеку на академика Александрова, к которому он дважды письменно обращался по поводу того, что реактор РБМК несовершенен, его нельзя эксплуатировать. Академик все эти обращения проигнорировал.

- На станцию приезжали академики Велихов, Легасов. Вы с ними говорили?

Нет, меня к ним не допустили. Очень правильно сказал недавно бывший министр энергетики Украины Виталий Скляров: надо потребовать от МАГАТЭ, чтобы дало наконец официальное заключение о действительных причинах аварии.

- Как относились к вам коллеги, бывшие подчиненные после того, как вас сняли с должности?

Люди отнеслись к нам по-разному, - вступает в разговор жена Виктора Петровича Валентина Михайловна. - Когда взорвался реактор, телефон у нас дома не умолкал. Муж уехал на станцию. Я была дома с детьми. И тут начали звонить сотрудники, знакомые: «Вы дома?» И так - до эвакуации. Многих интересовало, не уехала ли… Ведь потом о нас всякую грязь писали. Особенно Владимир Яворивский постарался.
Но многие сочувствовали. Помню, после суда, когда Витю увели, стою, плачу. А одна женщина подходит, обнимает: «Валюша, миленькая, но он ведь у тебя жив. Это главное!»

- Вы были красивой цветущей женщиной. И вдруг мужа осуждают на десять лет. К вам никто не сватался?

Мне было тогда 48. Следователь сказал: «Вы теперь в любой момент можете расторгнуть брак». А я ему: «Нет, я дождусь его! Вы мне лучше скажите, как деньги получить со сберкнижки». На все ведь наложили арест, а у меня не было ни копейки. Нас эвакуировали в одних платьицах.

Когда Виктор сидел, я вернулась на ЧАЭС. Спасибо, главный инженер Николай Штейнберг и другие ребята помогли. Я попросила Николая Александровича, чтобы разрешил мне работать без выходных. После аварии у нас на станции смена работала 15 дней, затем 15 дней отдыхала. А я - по целому месяцу. Пока «скорая» не увезла в больницу. Было очень плохо и физически, и морально. Но понимала, что надо жить ради детей и мужа. И выкарабкалась.

Нет, у меня никогда и мысли не было бросить мужа! Еще в дни, когда шел суд, встретила я в Киеве судью, судившего Виктора и его коллег. И он неожиданно сказал: «Вы знаете, впервые встречаю такого подсудимого - выдержанного, спокойного. Хотя чувствуется, что переживает. Настоящий мужик! Но поймите меня правильно…» Что я могла ответить? Хотелось сказать: не судите, да не судимы будете!

Я понимал, что должен нести ответственность за случившееся, - продолжает Виктор Петрович. - Система в нашей стране такая. Но приговор показался мне слишком суровым. Сидел в колонии общего режима в Луганской области пять лет. Работал слесарем котельной. Коллеги, осужденные со мной, тоже отбыли по полсрока. Трое из них - заместитель главного инженера, начальник цеха и инспектор - уже умерли.

- Что помогло вам выжить, не спиться, не сойти с ума? Ведь, кроме всех бед, и с зэками приходилось общаться?

Да, процентов 95 из тех, кого я там видел, трудно считать людьми. Но я держался от них подальше, в их игры не играл, никого не трогал, и меня не трогали. Больше всего мне помогла поддержка семьи и друзей. Знал, что родилась внучка, радовался. Но увидел ее, лишь когда вышел на свободу. Девочке было уже пять лет. Не сразу деда признала. Сейчас она уже офицер милиции.

Мне снова предлагали работать на ЧАЭС. Однако здоровье уже не позволяло каждую неделю ездить туда из Киева. Спасибо, друзья помогли устроиться в компанию «Укринтерэнерго» заместителем генерального директора.

Однажды меня пригласили в Дом офицеров в Киеве на торжественное собрание, посвященное 25-летию атомной энергетики. Вдруг вызывают на сцену что-то там вручать. И тут весь зал встал и начал аплодировать. Я был поражен и едва сдержал слезы. То же было потом и на ЧАЭС.

- Вы тогда побывали и в Припяти?

…Фотографироваться для газеты Виктор Петрович категорически отказался: «Я уже нефотогеничен. А лучшие наши фото пропали в Припяти…»

В чернобыльскую квартиру первого директора ЧАЭС, Виктора Брюханова, расположенную в зоне отчуждения - городе Припять, рядом с АЭС, проложен международный туристический маршрут. И хотя от жилья остались пустые комнаты и выцветшие обои, поток желающих прогуляться «в зону» не иссякает. Все же там, по официальной версии, жил «один из главных виновников самой крупной в мире техногенной катастрофы». Спустя неполных десять лет после аварии выяснилось - Брюханов не виноват. Спустя двадцать лет о нем вовсе забыли. А Виктор Петрович Брюханов жив, живет в Киеве и хотя редко, но наведывается на Чернобыльскую атомную станцию, которую строил «с колышка».

В бывшей своей квартире были?

Один раз, сразу после заключения. Не сдержался. Лучше бы не ходил. Мы с супругой не взяли оттуда ни одной вещи. Пришел - дом нараспашку. Ничего не осталось. Только сломанный стул, и тот не из нашего дома... Слышал, что сегодня там вроде можно посидеть за «моим» рабочим столом. Бред.

Когда вас осудили?

Срок засчитывался с момента ареста - 19 августа 1986 года. Отсидел я полсрока. Благодаря администрации колонии освободился досрочно, в сентябре 1991-го.

Когда вы поняли, что всю вину переложат на вас?

Сразу. Когда меня обвинили в том, что в ночь аварии я был в лесу с женщиной. Хотя все отлично знали, что был дома, а после взрыва сразу же на станцию помчался. Позже, когда посмотрел закон, я понял, что от расстрела меня спасло исключительно то, что организаторы суда не смогли подвести меня под расстрельную статью. Слишком многое указывало на других. Они насчитали максимум - 10 лет.

Где сидели?

Год под следствием в изоляторе КГБ. Во время суда - в обычном СИЗО. После суда - в Лукьяновской тюрьме под Киевом, а потом в колонии общего режима в Луганской области.

Были скидки на то, что вы высокопоставленный заключенный?

Я благодарен следствию за то, что меня сразу поместили в СИЗО КГБ. Это потом я узнал, что такое Лукьяновская, Харьковская и Луганская тюрьмы. Изолятор ГБ - почти курорт в сравнении с ними. Там камеры на двух, максимум на трех человек. Приходилось часто сидеть одному. Как потом узнал, в одиночку сажают только перед расстрелом. Зэки считают, что это самая суровая кара: тихо так, что радуешься, когда слышишь, как звенит воздух.

Правда, что потом вы сами попросились в 70-местную камеру к уголовникам?

Не просился. Просто на пересылке была камера на 30 мест, а нас туда натолкали около 70 человек. Но утряска мне была не такой тяжелой, как ситуация после вынесения приговора. Тогда охранники за мной наблюдали даже в туалете и сидели ночью у кровати. Я спрашивал: «Зачем?» Отвечали как заведенные: «Так положено». Думали, наверное, как бы я на себя руки не наложил. Да я не из тех.

Осужденные знали, кто вы?

Тюрьма - это прежде всего моментальная информация. Я еще не приехал в Луганск, а меня там знали и ждали. Помню, привезли в спецмашине, выхожу, а во двор вывалила вся тюрьма. Смотрят, как на зверька. Я чувствовал себя обезьяной в зоопарке. Потом относились как к поп-звезде - с восхищением, завистью, а по большому счету - с безразличием.

Что вы делали в тюрьме?

Изучал английский. Начальники СИЗО, а потом тюрьмы разрешили жене привозить книги, газеты на английском. Теперь по-английски бегло читаю. Говорю хуже.

А кем работали?

В котельной слесарем. Почти по специальности. Сначала мне предложили заведовать библиотекой или быть главным диспетчером - распределять всех по работам. Должность настолько же «блатная» в уголовном мире, насколько и опасная для жизни. Я отказался. Побоялся не за свою шкуру, а молвы и сравнений с зятем Брежнева Юрием Чурбановым.

После освобождения стало легче?

Какое там. Такие унижения, как при регистрации в милиции или когда ко мне приходили домой и проверяли, не совершил ли я чего, в последний раз испытывал только «на ковре» в ЦК КПУ и в ЦК КПСС. До сих пор не знаю, что хуже: когда милиционер «законно» переворачивает твою квартиру вверх дном в поисках «оружия, наркотиков, валюты». Или когда тебя материт секретарь ЦК КПСС, обещая «повесить за яйца», а ты обязан стоять по стойке «смирно»?

Вам как удалось вернуться в обычную жизнь?

Я сразу поехал в Чернобыль. Встретили тепло. Дали приличное дело - начальник техотдела. А когда исполнилось 60, приехал как-то на АЭС министр энергетики Украины. Говорит: «Зайдите ко мне». И пригласил на должность замдиректора ассоциации внешнеэкономической деятельности при министерстве. Ближе к 70 должность уступил более молодому и здоровому, сам сосредоточился на общественных делах.

Не возникает желания обжаловать решение суда, пусть и двадцатилетней давности? Ведь по мнению многих экспертов, включая академика РАН Бориса Дубовского, «осуждение пятерых сотрудников Чернобыльской АЭС - В.П.Брюханова, Н.М.Фокина, А.С.Дятлова, А.П.Коваленко и В.В.Рогожкина... незаконно и необоснованно».

Кому и зачем это надо? Дело сделано. «Стрелочники» или умерли от лошадиных доз облучения, или, как я, образцово-показательно наказаны. Теребить прошлое некому - нет ни той страны, ни ее граждан. Я для России иностранец, а те, кто еще тихо загибается от радиации, простите за цинизм, не в счет.

Виктор Петрович, как вы относитесь к тезису о том, что официальная версия суда, поддержанная МАГАТЭ и объясняющая чернобыльскую катастрофу ошибками и халатностью персонала ЧАЭС, направлена на сокрытие настоящих причин аварии? А они, причины, в конструктивных недостатках реактора, который изначально был создан не для мирной энергетики, а для атомного оружия?

Я не согласен ни с официальной точкой зрения, ни с тем, что пишут журналисты. На суде высказывались ведущие ученые, конструкторы, представители технической экспертизы прокуратуры. И все защищали честь своих мундиров. Все! Это нагромождение лжи и увело нас от поиска причин аварии. Напомню. На момент создания реактора РБМК-1000 его технологический уровень, возможно, был самым высоким в мире. Но я не возьму на себя дерзость утверждать, будто он использовался для производства атомного оружия. Не знаю. У нас были объекты, куда даже я, директор, был не вхож. Только спецслужбы.

Но уже после того, как познакомился с обвинительным заключением и подписал его, я увидел письмо академика Волкова, сотрудника Института атомной энергетики имени Курчатова. На имя Михаила Горбачева он писал, что не раз обращался к академику Александрову (автору проекта взорвавшегося реактора. - «Профиль») с требованием проектной доработки реактора. Его не услышали. Когда готовился отчет в МАГАТЭ, в состав комиссии из 25 человек вошла группа Госатомнадзора - организации, напрямую заинтересованной в похоронах версии о проектных недоработках реактора. Причем почти половину комиссии составили «дети Александрова» - сотрудники Института атомной энергетики имени Курчатова.

Это правда, что проектанты за то, что «упростили» дорогостоящую систему защиты реактора, получили денежные премии?

Мне об этом неизвестно. Знаю только, что они были отмечены за изобретение реактора, работающего беспрерывно. Что же касается системы защиты, уверен: она должна быть рассчитана на дурака. То есть, что бы ни сделал персонал неверного, техника не должна реагировать. Как японская бытовая техника: если мы на кнопку нажимаем ошибочно, она просто не включается, но не портится и не взрывается. Тем более реактор. У нас же как получилось: когда мы закончили все проверки, нажали кнопку «СТОП», он, вместо того чтобы остановиться, взорвался. Я не физик-ядерщик. Я теплоэнергетик. Попросту - завхоз. Поэтому лишь со своей колокольни могу предполагать: если бы система защиты реактора была нормально сконструирована, аварии бы не произошло.

То есть вы все-таки считаете, что причина аварии в проектных просчетах?

Не хочу себя обелять. Нарушения со стороны персонала были, но они, будь все предусмотрено проектом, привели бы к выходу из строя блока, но не к катастрофе. Кстати, профессор Борис Дубовский, на которого вы ссылаетесь, утверждает, что если бы аварийная защита соответствовала назначению, то ошибки персонала привели бы максимум к недельному простою 4-го блока.

Опасно, что в бывшем СССР до сих пор используются реакторы чернобыльского типа?

Четыре ленинградских, четыре курских, три смоленских - одиннадцать в России. Еще два в Литве на Игналинской АЭС. Как опасно? Давайте считать. После взрыва 1986 года в зараженной зоне нельзя жить 300 лет. Радиоактивный стронций будет разлагаться еще примерно 1000 лет. Я надолго был выключен из дела, потом ослабли связи между странами, поэтому не могу судить о степени безопасности этих 13 реакторов сегодня. Но что касается Чернобыля, могу смело утверждать - с 1989 года и по сию пору ЧАЭС остается самой безопасной из существующих АЭС. От испуга ее просто доделали как надо.

Тогда зачем закрыли?

Обожглись на молоке и дуют на воду. Нужно понять истинные причины катастрофы, чтобы знать, в каком направлении развивать замещающие энергоисточники. Это здравый путь. Мир отошел от чернобыльского шока. Но нельзя ни абсолютизировать то, что мы называли «мирным атомом», ни отвергать его. Наверное, потому, что не только мы - американцы, французы, англичане, японцы,- все скрывают истинные причины аварий на своих АЭС. В этом смысле Чернобыль никого и ничему не научил.

Когда вам стало понятно, что в Чернобыле произошла беспрецедентная катастрофа?

Как и всем - не сразу. Приведу один пример. Когда после взрыва приехал премьер СССР Рыжков, с ним - секретари ЦК КПСС Лигачев и Щербицкий, им докладывал министр энергетики Щербина. Он уверял: «Мы 4-й блок восстановим и сдадим к ноябрю. А 5-й построим к Новому году». Чушь? Ее на стройке смиренно выслушивала элита атомной науки СССР, правительственная комиссия, генерал-полковник, командующий Химическими войсками СССР Стукалов, проводивший в зоне заражения разведку. Думаю, тогда никто не понимал, что произошло. Разве только спецслужбы. Но для меня их данные были и остаются тайной. Если вернуться в прошлое, то микроаварии были и раньше. На Ленинградской АЭС - в 1975 году, на той же Чернобыльской - в 1981-м. Но все скрывалось. О Ленинграде я знал по слухам - от коллег.

Осталась обида?

Она где-то глубоко. Стараюсь не показывать... Да и кому? Те, кто меня окружает, пострадали не меньше, а то и больше моего. А те, кто принимал решение меня засудить... им что? Как с гуся вода. Им на меня, на это интервью, на всех плевать.

Поле аварии вас обследовали врачи?

Как и всех, ни разу. Потом, при заключении под стражу, выяснилось: я получил 250 рентген. Санитарная норма для работника АЭС - 5 рентген в год. Во время ликвидации аварии норму увеличили до 25 рентген в год и в пять раз повысили зарплату. А после тюрьмы - какая радиация? Радуйся, что жив.

У вас есть удостоверение ликвидатора?

Да. Дает право бесплатного проезда в автобусе.

Мешает фамилия «того самого Брюханова»?

Мне нет. Дочь, слава богу, ее поменяла, когда вышла замуж. За сына и внуков, бывает, боюсь, потому что в справедливость не верю.

А кому или во что верите?

Так в жизни получалось: все, о чем мечтал, сбывалось. Близкие, супруга не отвернулись после взрыва... Грех жаловаться и гневить Всевышнего. Единственное... Перед апрелем 1986-го меня приглашали строить АЭС на Кубу, в Венгрию звали, еще куда-то. Уже не вспомню. Не знаю, почему отказывался. Наверное, судьба. В нее и верю.

Как полагаете, когда-нибудь мир узнает правду о Чернобыле?

Думаю, нет. Упущено время. Истину мы не узнаем не потому, что кто-то ее скрывает. Ее не могут понять. А по горячим следам, когда это было возможно, этого не захотели сделать.

Http://www.profile.ru/items/?item=18814